Узкие каменные улочки Синуэссы остывали, обрастая длинными тенями и наполняясь тихими шорохами. Кровь горожан, запачкавшая стены неспокойного города, не успела сойти, не затерлась под подошвами сапог мятежников, не впиталась в остов. Бурые пятна цвели на сыром фундаменте, на серых ступенях, на мощеных проходах между тесно лепящимися к друг другу домами.
Криксу Синуэсса была не по нраву, однако, решением было переждать холода за надежными стенами, с запасом еды и крышей над головой. Он ступал по улицам города, вырванного из плоти Римской Республики, и ныне освобожденного от гнета господ – свободного города. Первого, но далеко не последнего на их пути – святая вера, как и падение Республики. Рим захлебнется собственной кровью, убеждал он Нэвию, когда впервые вложил меч в ее руки. И Рим за их спинами утопал в крови.
Над главной площадью висел смрад. Пленные, некогда свободные граждане, сгорбились у стены, страдая от жажды и голода. Их сандалии, некогда ступавшие по мрамору вилл, были измазаны их собственным дерьмом и кровью. Не самое завидное положение даже для раба.
Крикс более не чувствовал презрения и превосходства, еще вчера так отчетливо выражаемых ими. Для него не существовало хороших или плохих римлян. Они были римлянами, по определению – чудовищами, недостойными той жизни, которую они проживали. Все те господа, у которых ему доводилось бывать, гнили за собственными лживыми масками, лебезили друг перед другом, выслуживались, предавали, строили интриги и… убивали друг друга. Подло и грязно. 
Нэвия шла по правую руку от него. Вдвоем они совершали обход по Синуэссе, теперь принадлежавшей им, но в которой запах свободы сбивался вонью его бывших обитателей, а внутреннее напряжение не отступало за неизвестностью перед предстоящим.
— Они бесполезны без своих рабов, — с презрением в голосе заметил Крикс, устремив взгляд на страдальцев – без жалости и сострадания в нем. — Нежные лани, неспособные даже собственную задницу подтереть.
Несчастные, умиравшие в сердце собственного города, олицетворяли зло, против которого Крикс боролся, и ради которого поддержал Спартака. Однако же, решение оставить их в живых более не представлялось ему благородным жестом: на их месте он предпочел бы смерть.